Мгновения

Этот городок словно сошел с страниц сказок братьев Гримм...

Celle-06-2008

Осень в Европе - это много разного, и оно еще будет выложено...
Но в этот раз запомнились пустые столики вдоль витрин кафе,


редкие посетители с бокалом вина над пустой тарелкой,


утренняя роса на столешницах, утренний кофе у стойки, когда газета еще влажная, взгляд расфокусирован, а кофе горек...

и стайки листьев под гнутыми ножками высоких стульев


остальное здесь

Рыжая, мокрая, в яблоках фонарей и глянце булыжника, ночь. Ветрено. Иглы шпилей и веток. Сполохи полицейских огней и трамвайных искр. Лязг составов на эстакаде и рокот автобусных дизелей.
Память хлещет мокрыми крыльями по лицу, не давая ни забыть, ни простить.
Прочь от нее, от себя, от прошлого, но она цепляет склизлой лапой и разворачивает - "смотри! ПОМНИ!!!"...
И цокот шин по брусчатке, и запахи кофе, ванили, корицы, и выхлопная вонь - и надо всем, в каждой клетке тела - она.
Плотно, намертво, навсегда, на сотни лет...

За огромным стеклом проплывают беззвучные рыбины самолетов. Металлический голос в динамиках, холодный блеск бесчисленных поручней, оградок, барных стоек.
повизгивание тележек, смех молодежных компний - загорелых, бесшабашных...
Толчея аэропортовой жизни - привычная, знакомая. Здесь каждый сам по себе и каждый - частичка земли. Населения Земли.
Рядом со мной пьет кофе молчаливый высокий офицер в НАТОвском летнем камуфляже с литовской нашивкой на плече - он родом из Каунаса, а учился в Киевском общевойсковом. Увидев у меня украинский паспорт - улыбнулся. В ответ на мое "Лабас!" даже не удивился.
Я люблю аэропорты, люблю эти суматошные толпы людей, дотошных полицейских и вроде как ленивых таможенников, секущих взглядами все вокруг. Мимо проходят бетахонщики в штатском - их выдает... Ну, не важно, что.
Почему бетахонщики? А только что прозвучало за соседним столиком - "Льо, зе мамаш тов меод! Лама ат льо раца?" - ребенок не хочет кушать. А мама на это не может смотреть спокойно. А что, мамы за эти 2000 лет изменились? Извините, нет.
Сколько же людей, сколько из них летит и сколько обратится в кровавую мешанину обрывков мышц, костей, кишок. перепутанных с разбросанными вещами и обломками фюзеляжа, если самолет грохнется?
Не хочется об этом думать.

Не все истоптаны дороги, как ни грохочут сапоги.
Где смех, где плач, где стол, где дроги...
В зените солнце, хлеб в печи, огни и темь...
И чуждый город. И речь, ломающая слух,
И торгаши, и кофе дорог, и смех нелепых потаскух.
Аэропорт - большой, стеклянный, прозрачен, виден, насквозь пуст,
и кажется ненастоящим вполне живой колючий куст.
Военных сводок мельтешенье... Убитых некому считать...
Где грех, где смех, где поношенье, где слезы, где огня печать.
И мальчики в тяжелых бутсах по жаркой каменной земле идут в огонь...
Они вернутся... Вернутся. Но не все, не все...

Берлин, Унтер ден Линден. Улица под липами. Говорят, их в одну ночь срубили по приказу Гитлера.
Шел я по этой знаменитой и прославленной улице и, странное дело – не испытывал ничего, кроме усталости и даже легкого недоумения. Причем, если несколько лет назад я, проезжая через Берлин, ненавидел этот город – просто по факту того, что это – БЕРЛИН, то сейчас…
Началось это еще утром, в Трептов-парке. Да, я впервые наяву увидел памятник воину-освободителю – с ребенком и мечом, разбивающим свастику. Возле него фотографируются редкие русскоговорящие прохожие. Все на месте. Стоят нетронутыми и гранитные глыбы с цитатами И.Сталина.
На набережной продают сувениры, горячие блины, пиво. Возле причала, покачиваясь на темной воде, спит, упрятав голову под крыло, белый лебедь. Идут, смеясь, молодые люди с теннисными ракетками, катаются велосипедисты. Все тихо и мирно.
Потом на S-bahn доехали до Александер-плац. Город строится, причем на месте былых руин возводят новые дома.
Сколько раз читал об этом городе, выучил названия улиц и районов – Шпандау, Темпельгофф, Александер-плац, Пергамон-музеум, Курфюстен-Дамм, Лейпцигер-Штрассе, Тиргартен, Рейхстаг, Бранденбургские ворота, Шпрее, Тельтов канал, Потсдам…
И вот – город как город, фрицы как фрицы. Да, а кроме них – турки, евреи, русские, американцы, японцы.
Длинная улица Унтер-ден-Линден.
Музейный городок, университет Гумбольдта, Французская площадь перед Бранденбургскими воротами. Направо – Рейхстаг…
Да, тот самый Рейхстаг. Обошли его, подошли к площади со стороны Тиргартена. Да, именно отсюда и шли бойцы 150 стрелковой дивизии 79 стрелкового корпуса 3 ударной армии 1 Белорусского фронта. Все тот же, только светлый и купол другой. Да над квадратными угловыми башнями развеваются не наши красные флаги, а триколоры ФРГ и купол другой – со спиральной галереей кругового обзора. И тихо. На траве валяются молодые люди. Вокруг – новые здания из стекла и металла, все та же Шпрее. Некоторая двойственность куда-то ушла. Мы здесь и сейчас – в центре другого Берлина, нового, шумного и веселого.
Шли с коллегой по городу, несли какую-то чушь. И только возле импровизированного музея-выставки фашистского террора, устроенного под остатками Берлинской стены меня по-настоящему перемкнуло. Увидел эти рожи – Эйхмана, Гиммлера, Гитлера, Геринга и прочих выродков. И почувствовал, как лицо каменеет само собой. Да так, что сотрудник музея, которому я возвращал аудиогид, отшатнулся.
Нет, ребята. Никто не забыт и ничто не забыто. И не прощено.